в постоянном поиске и пробовал себя во множестве жанров –
от авангарда до иконописи. На персональной выставке
мастер представил самую необычную часть
своего творчества – сюрреалистическую.
Все работы Горбунова имеют свою самобытность, свое волшебство. Кажется, не случайно эти картины выставлены именно в музее "Симбирское купечество", где в соответствии с атмосферой сюрреализма живет большой рыжий кот.
Нам удалось поговорить с создателем работ
– Как вы пришли к живописи?
– В свое время занимался в студии, потом ушел в армию, а после армии окончательно решил, что живопись – это мое. Учился в Пензенском художественном училище имени Савицкого. Это училище дает классическое образование, оно одно из самых уважаемых. Там нет даже намека на какие-либо отклонения от классики, тем более с поправкой на то, что это было в советское время. Сюрреализмом, абстракцией во время учебы не занимался. Я увлекся сюрреализмом уже после того, как окончил училище.
– А самому вам ближе всего сюрреализм?
– Мне ближе всего импровизация, а она может быть и абстрактной, и реалистической. Профессия такая – можно увидеть и изобразить мир по-разному. Это бывает периодами. Когда я пишу, во мне есть интерес, что кто-то будет разглядывать картину и найдет некую комбинацию. Мне близок комбинаторный подход. А так, чтобы эксплуатировать какую-то одну тему… Тогда не будет поиска. Я и к компьютеру так пришел – экспериментируя. В 1995 году их только начали сюда привозить. Делал компьютерные игрушки полгода: у нас была группа – четыре-пять программистов и один художник – я.
– Вам удобнее рисовать на холсте или на компьютере?
– Компьютер – это в первую очередь хороший инструмент. Можно в один момент все стереть, а в следующий – все вернуть. В этом плане, конечно, удобнее. Но материал есть материл, он ощутим. Вот вы зашли в мою мастерскую и сказали, что здесь пахнет маслом – в этом тоже своя прелесть. В общем, это просто разные инструменты.
– Как вам приходят в голову образы, появляющиеся потом на картинах?
– Мне интересно зацепиться за что-нибудь, развить тему в разные стороны, импровизировать.
– А всегда ли выходит так, что рождающееся в голове так же выглядит и на холсте?
– Ну, конечно, нет. Одно дело – материал, и совсем другое – фантазии. Бывают такие художники, которые ночью просыпаются от того, что им пришло что-то в голову, и идут к холсту. Я таким, может быть, даже завидую, у меня этого нет. Я просто вижу в хаосе какие-то линии, ищу гармонию.
– Я заметила у вас над столом архиерейскую грамоту, которую вы получили от Симбирской епархии. Почему вы решили заняться реставрацией икон?
– Это очень интересно, это другой мир. У меня всегда было трепетное отношение и к иконам, и к искренне верующим людям. Ведь столько всего было разрушено в атеистическое время. Бывает, что приносят иконы, которые не просто тронуты временем – видно, что их резали. И делать что-то новое тоже, конечно, интересно. Нравится вносить какие-то свои нотки в технику. Интересно приноравливаться к той манере, в которой писали иконы их авторы.
– В ваших картинах много литературных мотивов. "Мастер" и "Маргарита", "Дон Кихот"…
– Это все тоже импровизация. Заранее совершенно не представляю, что там будет. Это картины-впечатления. И все же в моих картинах философская составляющая идет прежде литературных мотивов.
– Расскажите о картине "Сон в летнюю ночь". Она как-то связана с пьесой Шекспира?
– Нет, с Шекспиром она не связана. Изначально я делал ее в трех вариантах. На ней спит девушка, а рука у нее как бы провалилась между диваном и стеной – это впечатление из детства. Сбоку – мужское начало, она ощущает перед ним страх.
– Когда я зашла в вашу мастерскую, у вас играла музыка. – Вы слушаете ее, когда пишете? Слушали "Сон в летнюю ночь" Вагнера, когда писали картину с одно- именным названием?
– Да, сколько пишу, столько и слушаю. А Вагнер – это сложная, серьезная музыка. Ей нужно уделять больше внимания, не отвлекаясь ни на что. Так что нет, не слушал.
– Чем вы вдохновлялись, когда писали картину "Золотой сон"?
– Тогда для меня имели большой вес два художника – Эшер и Дали, и у меня была идея еще и объединить то, что мне так близко. У Эшера одна фигура граничит с другой, одно переходит в другое, происходит постоянное движение. Я под впечатлением от него до сих пор. Это был настолько математический, компьютерный мозг… Это мастерство высшего пилотажа. То есть если программистам ставить задачу объединить на компьютере несколько таких фигур, то у них, конечно, получится что-то, но не так, как у него. И в этом был мой интерес. В моей графике одна фигура с другой образуют третью, третья поддерживает четвертую… Иногда из совершенно реалистических фигур рождаются сюрреалистические. Как раз в этом смысл названия выставки – "Метаморфозы" – превращение из одного в другое, а из другого в третье. Когда есть несколько фигур и когда эти фигуры могут образовать другие – в этом и есть метаморфозы.
